*вообще ужас-ужас в том, что на каком-то этапе раскрашивания Василика попыталась получиться очень похожей на Екатерину Альвийскую
Что касается Люси, то такой оригинальной трактовкой происхождения (да и вообще возникновением среди Волшебных королевств Словении) девушка обязана своему явному сходству с одним моим собственным персонажем, придуманным задолго до знакомства с винксятиной - Криссой Кощеевой. Наверное, в какой-то мере эти два образа слились, хотя история у Криссы была все-таки другая.
Словенское семейство (Вообще-то, первого словенского короля и первого же мужа Василики укокошили еще до рождения дочки, просто я забыла это как-нибудь пометить в схеме)
И словенский же ведьмовской триумват
кусочек "Валентинова дня" с некоторыми пояснениями Простых времен в королевстве Словения, наверное, по определению не существовало, слишком уж, даже по меркам волшебных миров, этот был непростым и причудливым. На самом деле в качестве единого королевства-то Словения существовала сравнительно недавно, раньше представляя из себя целое лоскутное одеяло из мелких владычеств. Княжеств, как правильнее было именовать их традиционно, но каждый из мелких владык считал делом чести именовать свой лоскуток не иначе чем царством. Поскольку таких «царств» было на карте мира множество, а с математикой у местного населения в те времена, наверное, были какие-то перебои, для простоты мелким владычествам были присвоены примитивные номера. Цифры все местное население уже более-менее знало, а вот с числами больше десятка что-то не ладилось, поэтому, например, «тридцать девятое» царство именовалось «три-девятым», что постепенно вошло из бытовой речи даже в официальные хроники. Потом – более века назад, но по историческим меркам сравнительно недавно, появился у Словении и единый правитель, позволив миру официально войти в число «волшебных королевств» - хотя, в этом конкретном случае, правильнее было бы называть это королевство «колдовским».
Вообще-то в своей далекой юности Констанций Амбросиус о политической карьере и не задумывался даже – делом жизни, которое он четко для себя обозначил, было Целительство. Просто жизнь эта оказалась несколько дольше, чем сам талантливый колдун мог тогда себе представить, нашлось время и для развития тех своих талантов, о существовании которых он, захваченный с головой удивительными открытиями и тайнами лекарской науки, до поры до времени даже и не подозревал. Об этом теперь мало кто помнил – разве что в определенных кругах. Да и там, хотя многие современные Целители активно использовали как прямо так и косвенно его достижения, о самом Констанце и его принадлежности к своей гильдии вспоминали крайне и крайне неохотно.
Но даже самый талантливый ученый рано или поздно достигает своего «потолка» - иногда и потому, что современные ему реалии просто не угоняются за человеком и начинают его тормозить. Конечно, пришли десятки лет, когда Целитель Амбросиус вынужден был столкнуться с этой проблемой. Его таланты были даже более чем востребованы, однако вести нудную практику Констанцу оказалось совсем не по душе, он принципиально соглашался браться только за действительно необыкновенные и интересные случаи, из-за чего прослыл довольно-таки неприятным типом без всякого сочувствия к больным – что, с одной стороны, несколько уменьшило поток желающих лечиться, с другой, автоматически увеличило гонорары с оставшихся, не смотря на то, что для самого Целителя дело было вовсе не в оплате. Жизнь он вел достаточно скромную и за долгие годы Целительской практики свободных финансов как-то само по себе накопилось и немало. Трудно было проследить ход размышлений Амбросиуса. Вероятно, все началось с досаждающего неприятного факта, что большинство человеческих болезней – прямой результат неправильного образа жизни и неразумных действий со стороны самих желающих стать пациентами. Люди вели какой-то совершенно безумный образ жизни, предавались излишествам и, как будто намеренно, гробили себе здоровье, никогда не желая заранее задуматься о том, что профилактика была бы гораздо лучше лечения. В конце концов колдун пришел к выводу, что корень «всех болезней» гнездится не в каких-то конкретных людях, а в нездоровом состоянии общества как такового. Идея «болезни» целого общества, возможно, родившаяся из абсолютно случайной мысли, и стала для уже изрядно пожившего Констанца своего рода новой путеводной звездой.
Начинать пришлось издалека. Миров-добровольцев, решивших стать его пациентами, конечно, не появилось, поэтому, не особенно-то раздумывая над тем, что именно за мир это должен быть, колдун решил работать с тем, что оказался под рукой – своим родным. Там его идеи тоже отнюдь не приняли с распростертыми объятьями, поэтому еще изрядное количество лет пришлось потратить на завоевание одного маленького царства за другим. Как ученый, Констанц уже привык быть достаточно терпеливым и понимать, что не все идеи реализуются сразу по возникновении, как лекарь умел без колебаний ампутировать «лишнее», а к собственным возможностям колдуна благодаря накопленным богатствам мог присовокупить еще и рычаги экономического влияния, нанимая армии, подкупая, кого нужно или просто запугивая. Были и те, кто переходил на его сторону практически добровольно: многочисленные словенские царства находились в состоянии вечной междоусобной грызни, то притушенной короткими перемириями, то снова вспыхивающей с новой силой, так что иногда ради того, чтобы извести оппонента, некоторые отчаянные царьки не гнушались принимать чью бы то ни было поддержку, а в результате от спора двоих выигрывал третий. По сути дела Амбросиус совершил практически невозможную вещь – ухитрился объединить множество разрозненных и погрязших в грызне княжеств в одно королевство, правда, в основном за счет того, что заставил из позабыть о всех междоусобицах, предоставив одного общего и могущественного врага – себя. Не смотря даже на то, что ни на что особенное Констанц не претендовал, даже позволил многочисленным царским династиям по-прежнему сидеть на своих тронах, все при этом хорошо помнили, кто на самом деле правит всей Словенией… и достаточно хорошо понимали, что поделать с этим все равно ничего не могут.
Сказать, что от начатого лечения в мире взвыли все, кто вообще был способен издавать хоть какие-то звуки – значило бы не сказать практически ничего. Народ в Словении был веселый, довольно добродушный, но при этом удивительно разболтанный и ухитряющийся за эту неорганизованность еще и довольно крепко держаться. Местные жители, в принципе, умели и терпеть нужду (не столь уж редкую за счет общей безалаберности в мире), но при возможности широко отводили душу, жизни не мысля без обильных праздничных пирушек и развлечений – при том, что и то, и другое в числе выявленных Амбросиусом «вредных привычек общества» занимало если и не первые, то явно лидирующие строки. Покончив с междоусобными войнами введением жесткой системы, Констанц с недоумением обнаружил, что оставшиеся без привычных дел местные витязи стали от скуки предаваться этому не менее разрушительному, чем воины, занятию еще более самозабвенно. Введя строгий запрет на все хмельные напитки (для подавления целой череды прокатившихся по всем царствам бунтов пришлось серьезно ужесточить законы), колдун призадумался. В принципе, еще во времена его лекарской практики не столь уж редко попадались пациенты, всеми силами мешающие специалистам возвращать им здоровье, так что, не смотря на значительно увеличившиеся масштабы необходимых мер, трудности былого Целителя не пугали.
Своего рода навязчивой идеей правителя было желание приучить народ подведомственного мира питаться исключительно здоровой пищей. Еще обучаясь, он несколько лет в молодости прожил у линфейских друидов, как правило, неохотно посвящающих чужаков в свои тайны, но все-таки согласившихся поработать с талантливым юношей. В узком кругу лесных отшельников практически в форме непреложного закона бытовало вегетарианство, охотиться в священных лесах было запрещено категорически – а жили друиды примерно вдвое (встречалось, что и более) дольше большинства обычных людей, что и заставило Констанца впервые задуматься об исключительном вреде всех «лишних» продуктов. Сам он со времен ученичества у друидов был убежденным вегетарианцем, а практически для всех пациентов, за довольно редкими исключениями, лечение начиналось с обязательного установления индивидуальной диеты. К каждому человеку в королевстве, конечно, индивидуально подходить возможности не было, поэтому колдун вынужден был разработать слегка варьирующиеся обобщенные правила. В частности, каждому взрослому человеку, по его расчетам, требовалось не более двухсот грамм мяса (разумеется, без жира) в неделю – Констанц превосходно понимал и то, что природные ресурсы Словении все-таки отличаются от Линфеи, поэтому жить одним только аграрным хозяйством могут далеко не все из многочисленных царств. Пришлось организовывать и налаживать обеспечение более северных регионов, в которых преобладали охота и животноводство за счет урожаев южных – крайне недовольны новшеством оказались и те, и другие. Словенцы впали в неподдельное отчаяние. С одной стороны, среди многочисленных царей нет-нет да встречались те еще самодуры, но по их части у местного населения уже давно выработались специальные методики. От любого местного правителя можно было сбежать в соседние царства, можно было бунтовать и устраивать перевороты, можно было просто старательно как можно реже попадаться на глаза, терпеливо дожидаясь, пока правитель сменится естественным образом. А от честно желающего всех облагодетельствовать исходя из своего целительского опыта Амбросиуса не было абсолютно никакого спасения. Бежать некуда – власть колдуна распространялась на весь мир целиком, бунты легко пресекались, все покушения неизменно проваливались, а умирать естественным образом свято верящий в великую силу витаминов и лечебного голодания Констанц, как казалось, вообще не планировал, успев существенно превзойти по долгожительству и своих бывших учителей из линфейских лесов. Оставалось только отводить душу, сочиняя про него какие-то нелепые слухи. Более того, лекарь мирового масштаба искренне недоумевал, почему население Словении так упорно воспринимает в штыки все его «оздоровительные» нововведения. Он всячески старался продемонстрировать народу все преимущества аскетического образа жизни, безусловное преимущество экономии – надо сказать, не смотря на затратные введения и необходимость оплачивать армию, королевство за годы его правления сильно разбогатело. Пытался введением обязательного образования для всех открыть перед людьми возможности более культурного досуга…
Пожалуй, с этих образовательных реформ все и началось. Среди одаренных детей, обучение которых Констанц на всякий случай отслеживал самостоятельно, как-то появилась дочка одного из местных царей по имени Василика – во многих смыслах талантливая и очень толковая девочка, успехи которой не могли особенно не радовать. Амбросиус предрекал Василике блестящую карьеру целителя, по его словам, вполне способного превзойти и его самого, даже потребовал от ее отца разорвать официальную помолвку царевны одним из сыновей соседа по имени Ван, планируя, что, став немного старше, она отправится для дальнейшего обучения в Магистратуру. Но жизнь сложилась иначе. Талантливой ученице, перед которой правитель охотно распахнул двери своей библиотеки и даже «святая святых» лаборатории и с которой, как-то так вышло, стал проводить больше времени, нежели с кем бы то ни было раньше (из-за увлеченной карьеры сперва лекаря, потом завоевателя, а после и политика отношения с людьми у Констанца как-то не складывались, просто времени не оставалось, а уж с противоположным полом – и подавно) было лет семнадцать, когда искренне шокированный таким поворотом дела правитель начал замечать со стороны Василики уже не вполне ученическое внимание к собственной персоне. Поначалу он старался убедить себя, что все это просто вообразил – в силу своего отсутствующего опыта общения, ведь даже без учета совершенно дикой разницы в возрасте это казалось совершенно невероятным. Его и в молодости-то, мягко говоря, находили не особенно симпатичным (справедливости ради – примерно с тридцати лет колдун вообще практически перестал меняться, что должно было бы звучать в его тогдашнем возрасте весьма лестно, если не учитывать, что он и в тридцать выглядел не ахти), а Василика, в детстве напоминавшая большеротого приземистого лягушонка – царевич Ван, ее отставной женишок, на их помолвке в детстве так и окрестил не слишком понравившуюся невесту «Лягушонком», уже годам к пятнадцати каким-то непостижимым образом преобразилась в одну из первых красавиц Словении. Новым ее ходовым прозвищем стало лаконичное «Прекрасная». Следовало окончательно впасть в маразм чтобы даже предположить… Во всяком случае, так каждый раз мысленно убеждал себя Констанц, случайно ловя очередной полу-взгляд из-под трепещущих пушистых ресниц. Когда отец Василики сам как бы между прочим завел разговор о том, что совсем не против был бы выдать дочку за правителя, Амбросиус прямо уточнил, в своем ли тот уме. И окончательно был выбит из колеи, когда явившаяся на очередное занятие девушка просто просилась ему на шею, сквозь приглушенные всхлипывания возмущенно обвиняя в черствости и такой откровенной к ней глухоте…
Люси понятия не имела, как немолодой уже колдун вообще мог купиться на подобное представление. Но… нельзя быть талантливым во всем. Как говорят – на каждого мудреца довольно простоты… если, конечно, поговорка действительно подразумевала именно тот смысл, который в нее вкладывала молодая ведьма. Сама она отца в живых не застала – до рождения дочери королева Василика успела не только скоропостижно овдоветь, но и столь же поспешно выскочить второй раз замуж – за своего старого знакомого Вана. Мнение Люси об отчиме исчерпывалось убеждением, что примерно с тем же успехом мать могла бы нахлобучить корону на насаженную на шанс репу с ближайшей грядки, хотя, сравнение с головой короля Иоанна По Своему Мыслящего, должно быть, глубоко оскорбляло полезный овощ. Трон он занимал исключительно для красоты, просаживая в пирушках и охотах накопленную прежним правителем казну, а всю политику предоставив предприимчивой супруге. Никто и не вспоминал бы о настоящем происхождении царевны Людмилы, если бы даже совсем маленькая девочка не напоминала отца буквально до суеверного ужаса всех, кто только ее видел. В августейшем семействе: в ближайшие же годы Василика успела родить Вану трех сыновей – старшая принцесса смотрелась весьма и весьма неуместно, откровенно мозоля и матери и отчиму глаза. Поэтому, когда у девочки обнаружились еще и колдовские способности, королева мало огорчилась, скорее даже наоборот, под этим предлогом скинув дочку на попечение словенскому триумвату.
Ведьмы Мара, Жива и Леля Яг называли себя сестрами, хотя на самом деле родными сестрами были их далекие-далекие предки, согласно легенде, одно из былых воплощений богини колдовства Тривии, в стародавние времена воплощавшейся в девочках-тройняшках с колдовским Даром, которые могли родиться в абсолютно любом из миров. Родство же их потомков было довольно дальним, но все равно так повелось, что все поколения потомственных ведьм образовывали классическую тройку и называли друг друга сестрами. Отношения с властью у Мары, Живы и Лели были сложные. И с прошлой властью, и с нынешней: по упорным слухам, именно они помогли когда-то Вану избавиться от могущественного соперника, получив бонусом к Василике королевский трон, однако с самой Василикой ведьмы серьезно не ладили. Немало тому способствовали и не менее упорные слухи о том, что у Вана с Лелей Яг – младшей в трио блондиночкой-чаровницей примерно одних с королевой лет – что-то там такое было. Впрочем, это не помешало именно Леле поначалу подсунуть маленькую Людмилу – с надеждой, что та все-таки унаследовала целительские способности своего отца. Увы, надеждам не суждено было оправдаться, от Лели девочка быстро перекочевала к вспыльчивой рыжеволосой Живе, а потом, когда окончательно стало понятно, что ее ведьмовской Дар исключительно вредительской направленности – к старшей Яг, царственной черноволосой Маре. У нее-то и прожила лет до одиннадцати, после чего Мара, не смотря на свое старшинство, считавшая себя слишком уж молодой, чтобы готовить преемницу, отправила ученицу в Магикс на попечение своей бывшей одноклассницы ныне руководящей Старшей Школой Ведьм – Мельволии Гриффин. Правда, особого внимание девочке, только-только поступающей в среднюю школу, та уделять не собиралась, так, предоставила возможность проживания. Имя Людмила для большинства местных подростков оказалось совершенно неподъемным, поэтому как-то само собой сократилось до Люси.